Древнерусская Игра: как создавались вилы.

Hey, miss girl!..

Пролог

— Высокая, миловидная блондинка (25, 175, 96-69-96, в/о, пмж, ГТО) без вредных привычек, — скомандовал я. — Ласковая, заботливая, хозяйственная. По Зодиаку — телочка, по национальности — помесь русской княжны с бретонской дояркой. Глаза синие, голос ангельский…
Золотистая пыльца завихрилась, небольшой гудящий ураганчик затанцевал по мягкому ковру: взметнулись со стола бумажки, газетные вырезки — послышался звон бубенчиков, и сильно запахло лавандой… Я смотрел вытаращив глаза. Из благоухающей заверти во все стороны полетели алые искры, брызги желтой ртути и нежно-зеленые колючки — сквозь бешеное мельтешение сладкого мусора замелькали острые проблески золотых волос, розовые локти и округлые коленки… Хоп! В стороны плеснули трескучие молнийки, и пыльный смерч растаял. В разноцветном облаке цветочных запахов медленно проступили восхитительные очертания… пластикового манекена в курчавом золотистом парике.
— Не так легко, мой Император! — ехидно заметил старый BJ из-за пальмы. — Создать живую вилу куда сложнее, чем бездушную железную курицу. Здесь нужна страсть, хмельная нежность… Десятки прежних властителей столетиями пытались сотворить хотя бы одну вилу-красавицу. Но — увы! — у них получались только уродливые старухи.
Врешь, морщинистая гнида! Я — профессионал! Годами зарабатывал на жизнь, придумывая виртуальных героев для ролевых игр! У великого игротехника Штефана Тешило могучее воображение. Чтобы вдохнуть жизнь в кукольное тельце, нужно… немножко настоящего вдохновения. Хмельная нежность, говоришь… я знаю, где ее взять. Она таится на дне бокала!
Придется смириться с отсутствием виски: это сложный напиток, на него пока не хватит колдовского мастерства. Попробуем начародеить чего полегче.

Вила ШнапсК примеру… картофельный шнапс. Тупо и сердито. Раз-два, начали! Я зажмурился и вообразил себе гигантский (метра два в высоту) кухонный комбайн: прозрачный резервуар с дюжиной вертящихся ножей, мощная соковыжималка… Торопливо кидаем ингредиенты для будущего шнапса: мешок сахарной пудры, несколько янтарно-желтых картофелин, горсть ежевики, пару фазаньих перышек… Мелко порубим пучок шпицрутенов, добавим ворох розовых поросячьих хвостиков и кружку густой октябрьской прохлады. Чудно. Всыпать конденсат желтого тумана с окошка мюнхенской пивной и целлулоидные обрывки геббельсовской кинохроники. Нарезать крупными кубиками фразу «Das ist Fantastische, Frau Fruchtegut», посыпать пеплом младогегельянства и уронить каплю квинтэссенции, выжатой из передовой статьи ноябрьского номера «Statsenzeiger» от 1848 года. Нажимаем кнопку. Несколько секунд блендер надсадно ревет — мелькают лезвия, содержимое мигом превращается в однородную массу землистого цвета — ударило паром, и жидкость побежала по змеевикам… Ура! Внизу в подставленную жестяную кружку застучали первые капли мутноватого шнапса. Попробуем?
Прозит. Сделал добрый глоток и — передернуло. Подлинная гадость. Настоящий «Naturprodukt» — приятно зазвенело в голове, словно наделась удобная звонкая каска: повсюду завелись знаменитые гофмановские змейки с изумрудными глазами, упруго заколыхались имперские цеппелины, белые флаги кружевных панталон и мохнатые, волосатые пятна готических букв слились в размытое сладкое целое: сквозь пьяную муть уже ясно различим неожиданно светлый и хрупкий женский образ… Ах, я уже почти немец, почти влюблен… Где ты, моя германская грезочка?.. С трудом поднялся и, напевая «Милого Августина», подошел к неживому манекену. Коснулся пальцами искусственных, колючих медно-золотых кучеряшек. Нет, так дело не пойдет. Волосы будут гораздо короче — до плеч. Тонкие, слегка подвитые на концах… Ja-ja, именно так (волосы распрямлялись и светлели, выгорая под пальцами). Холодные серо-голубые глазки на фарфоровом личике. Откуда эта жестокая грусть во взгляде, милая фрау Шнапс? (Она подняла светлые ресницы, посмотрела внимательно, будто прицеливаясь: чудо хороша!) Я положил руки на худенькие плечи: здесь будут крошечные ефрейторские погончики. Угу, с черепами и дубовыми листьями. Руки поползли ниже: грудь… я зажмурился, в голове проснулась венская опера — очень хорошая грудь под серой гимнастеркой. Узкие ремни кожаной портупеи. Жесткие стальные пуговицы: верхняя вдавилась в нежное горло, но фрау Шнапс никогда не расстегивает воротничок. Еще ниже: руки охватили талию, сдавили пластик — мягкий, словно глина на гончарном круге. Да-да, под гимнастеркой костяной корсет. Отдает китчем, но так удобнее. А вот еще кусок фетишизма: на звонкой ягодице лаково-черная кобура, наполненная недоброй тяжестью… Какие изящные бриджи: серо-черный урбан-камуфляж; почти галифе. Стройные лодыжки затянуты в тонкую кожу высоких ботинок: злая шнуровка, ребристая подошва.
Не девочка, а мечта гауляйтера. Вила Шнапс. Вооружена парабеллумом. Сила атаки — 50, защита — 100, стойкость (она же стамина) — 500, псионический фактор (способность к гипнозу, чародейству, ясновидению) — 0. Игровой класс: «рыцарь». Особенности характера: преданность, хладнокровие, жестокость. Любит Вагнера и телячьи сардельки. Любимый цвет: бледный. Как эти прохладные тонкие губы. Наклонился и, обдавая новорожденную вилу перегаром, вдумчиво поцеловал.
— С днем рождения, Шнапс, — тихо сказал я. Она моргнула и коротким движением руки поправила светлую прядь, упавшую на лицо. — Надеюсь, вы чувствуете себя хорошо, ефрейтор. Будете перетаскивать мой трон.
— Яволь, — тихо сказала девочка, и я понял, что победил. Она живая и жуткая. Улучшенная модель. Ничуть не слабее трицератопса. Я гордо оглянулся: восхищенный BJ смотрел на полногрудую вилу, приоткрыв рот. Так-то, мой престарелый друг. А вы думали, я — мальчик среди волшебников?
— Это чудо, о великий… Она прекрасна! — забормотал жрец. — Совсем юная, чудовищно грозная…

Вила ТекилаЯ создам еще парочку таких красавиц и успокоюсь. Только теперь попробуем напиток посложнее. Например… о! Взгляд упал на лысую голову BJ с торчащими во все стороны короткими седыми волосками, как у дряхлого кактуса… Неплохой вариант. Все, что мне нужно, — это пара хорошо ощипанных кактусов, горячий слиток пыльного заката, пригоршня цикад, солнце в ягуаровых глазах, ржавчина с кинжала Фернандо Кортеса, эссенция из ста лет одиночества, килограмм разноцветных бус и каменных амулетиков злобного божка Коатцакоалко, нарезанная дольками маньяна, выжатый в бутылочку штат Табаско, пахитас-начос, четыреста тонн полуденной лени плюс соус — острый, как повизгиванья Спиди Гонзалеса. Текила — это несложно… Ленивый не наколдует.
Вила Текила удалась на славу.
Я лепил ее со спины — теперь она возвышалась на чудовищных каблуках, словно гнедая кобылка на серебряных копытцах: золотые струны подвязок охватывают утонченные смуглые щиколотки и струйчато взбираются выше, проходя восхитительно долгий путь до самого колена, в облачную высь ситцевого подола, клубящегося у прохладных бедер… Блики посверкивают на тонких колготках, как соляные кристаллики — или это осела цветочная пыль? Осторожно поднимаем слепнущие глаза: там, в скользких объятиях желтого ситца, движется тесная подростковая талия, там плещутся по крылато разведенным плечам карие волосы с оливковым отливом. Ярко-малиновый берет с октябрятской звездочкой, шаловливо заколотой сбоку, — почему мне кажется, будто укол этой булавочки, пронизавшей малиновый бархат, колко отзывается под сердцем? Черная блистающая жуть в густых ресницах: все те же горячие соленые искры! Длинная, развязная, грациозная рука болтается вдоль тела, к тонкому колену опущен ствол автоматического пистолета с удлиненным глушителем. Вы догадались? Правильно: это и есть вила класса «волшебник». На вооружении — «MagiDagger» калибра 38, стреляющий ртутными пулями «Thunder+)» (любимый пистолет симбионезских террористов, а также кинозвезды Ромео ди Джулио, дебютировавшего вместе с очаровашкой Клэр Дэйнс в нашумевшем фильме 1968 года). Итак, перед вами оригинальная модель летающей вилы, разработанная для нанесения точечных магических ударов: сила атаки — 50, защита — 50, стамина — 50, харизма (способность очаровывать) — 1000. Особенности характера: вулканический темперамент, самолюбие, романтичность. Обожает лимонное мороженое, мускулистых блондинов и товарища Фиделя Кастро. Ненавидит французов из-за поражения, нанесенного бразильцам в финале парижского футбольного чемпионата. Любимый цвет: золото. Как… тоненькая цедра на этой лимонной дольке. Я даже не дерзнул поцеловать новорожденную. Закусил глоток текилы цитрусовой кислятиной и вздохнул ласково:
— Вила Текила… Добро пожаловать на службу к великому вебмастеру.
Она только усмехнулась и волосами тряхнула, сучка. Что ж — с такой внешностью легко быть невежливой… Я вновь покосился на старого BJ и… нахмурился. Старичок подозрительно затих за высокой спинкой дивана: только лысая голова с липкими от вожделения глазами торчит наружу.
— Ну… как вам это понравится, почтеннейший? — насмешливо осведомился я.
— О вели… великий! Еще… Сотвори еще кого-нибудь!

Вила СакэЯ подошел к раковине, тщательно вымыл руки. Осторожно подступил к блендеру, выдвинул разделочный столик. Вдох — и музыка началась.
Сначала в ушах невнятно и почти угрожающе рокотнули титанические басы барабанов-титибусятю. Дрогнул воздух, и покорно задрожали нежные язычки в бронзовых колокольчиках. Ласкаемые изнутри, колокольчики сладострастно вызвенели первую протяжную ноту «Танца падающих бумажных листьев» великого мастера Очибы Ноодори. Я схватил за ускользающий хвост невидимую восемнадцатую струну семнадцатиструнного кото и — жестко крутанув в розовеющем воздухе, будто юного угря метнул на разделочный столик… Невесть откуда в руку блеснул нож с широким лезвием: ча-ча-чах! серия кратких ударов превратила еще живого угря в заготовку для небывалого суши… Надо спешить: в соковыжималку, кружась и танцуя, полетели обрывки порнографической манги, созданной незабвенным Хокусаи на излете 86-го года его творческой жизни. Под стонущий аккомпанемент шакугачи, бешено стуча ножом и возбужденно всхлипывая, я превратил в пахучее крошево 360-страничный сборник детских комиксов о ласковой лунной девочке Луми, изнасилованной учителем гимнастики в чистеньком школьном подвале. Смахнул с разделочной доски в жерло комбайна-соковыжималки. Потом, осторожно разбив скорлупу розового новогоднего фонарика, вылил туда же холодный светящийся желток. Всыпал горсть белого риса, похожего на мелкий мраморный гравий. Уронил вялую веточку Aspergillus oryzae. Нажал кнопку.
Мягко, густо взревели ножи блендера. В стеклянном резервуаре, будто в лототроне, завертелись, брызгая в стекло прозрачным соком, розоватые кусочки месива. А над кратером соковыжималки заблестела, собираясь в легкий ураганчик, цветочная пыльца. Как туча золотистой мошкары…
Из крана в фарфоровую бутылочку-токкури звонко упало несколько прозрачных капель. Я сделал глоток. Не-ет. Это всего лишь койи: полуфабрикат, продукт начальной фазы ферментации риса. Не более девяти градусов. Поглядел на танцующий в воздухе пыльный смерчонок: так и есть. Это существо пока слишком похоже на ребенка.
Надо выждать. Выдержать четыре секунды. К исходу четвертой секунды у пыльцового облачка просветлело лицо, порозовели пальцы. Темные волосы начали завиваться в тощие косички. Уже не койи, но еще не конечный продукт. Уже не Дебюсси, но еще не хогаку. Уже не ребенок. Одиннадцать градусов — мото, вторая фаза ферментации риса.
Сдавив пальцами, выжал в жерло блендера каплю соевого соуса. Поймал в воздухе пару вертлявых бемолей, увивавшихся по воздушным волнам этого зыбкотекучего мира подобно перышкам пролетевшего юзуру — сумеречного журавля. Смешал со скользкими, бледно-пурпурными лепестками маринованного имбиря. Последние ингредиенты вдохновения — если они не сработают, не поможет уже ничто: новорожденная вила так и останется недоразвитой Мото-сан. Молчаливой бесполой карлицей — вроде шестилетней старушки Реико, завернувшейся в шерстяную шаль на известной картине Кишиды Рюсея.
Выждать еще секунду. Все.
Я привстал на цыпочки и снял ее с крышки соковыжималки. Осторожно поставил на пол, пригладил косички. Хм. На первый взгляд никак не дашь ей восемнадцать градусов. Максимум 15. Тем не менее это уже не мото. И не бледное, сладенькое винцо мирин — настоящая вила Саке.
Нежная узкобедрая ками, робкая богиня в чистенькой школьной униформе. Белые носочки до колен, намеренно подчеркивающие едва заметную кривизну ножек. Не девочка, а воздушный образ с последней, недописанной картины из знаменитого календарного сборника Иитсу Мандзи «37 обнаженных поэтесс» издания 1936 года. Щечки бледно-розовые, как снег на картинах из сборника того же автора под названием «52 вида на бомбостроительный завод в Токайдо». Она почти готова… остался последний штрих. Поспешно (пока форма еще горячая, пока не успела застыть пыльца) я протянул запачканные руки к личику Саке и — осторожно надавив мизинцами, пошире раздвинул темные щелочки глаз. Вот так совсем хорошо. Было уж больно экзотично.

К середине первой же вилы у меня уже бегают стада мурашек по телу